Неверное сокровище масонов - Страница 36

– Однажды, гестапо посадило в камеру к участникам французского Сопротивления, некого захудалого проходимца из уголовников. Мелкая ничтожная личность без всяких принципов, подрабатывавший на жизнь мелкими аферами. На одной из них попался, вот и предложили ему, в обмен на освобождение, выдать себя за одного генерала, героя Сопротивления. Его прибытия в подполье как раз ждали, но не знали в лицо. Генерал попал в подготовленную гестаповцами засаду и погиб. Вот и решили с помощью подставной утки узнать всё, что нужно о местном подполье. Имена, адреса, планы.

Наш аферист с радостью согласился. В камере его встретили с большим уважением. К нему все относились, как к герою, благородному человеку, жертвующему собой во имя родины и идеалов. Он узнал всё, что было нужно гестаповцам, но, так ничего им и не сообщил. Парень не захотел расставаться с ролью героя и менять её снова на роль жулика и проходимца. Он доиграл её до конца и погиб, так и не выдав ни единого адреса, не назвав ни единого имени.

Воистину, отец был великим педагогом. Ему не пришлось меня ни в чём больше убеждать. Я стал завсегдатаем театральных постановок, перечитал гору пьес и книг по теории драматургии и актёрского искусства. Как всё это пригодилось впоследствии!

Когда мы возвращались на дачу, отец снова заговорил о рыбной ловле:

– Так же вот ловят и людей. Изучают повадки, прикармливают, подбирают наживку и, в одно прекрасное время, рыба, обитающая, казалось бы, в абсолютно недоступной человеку среде, оказывается на крючке. Кажется всё просто, а ты, попробуй, поймай не просто, что попадётся на удочку, а вполне конкретного язя. Они в нашей речушке водятся.

На это ушло целое лето. Я наловил полно всякой рыбы, перечитал всё, что мог о язе и его повадках, торчал у реки и утром, и днём, и вечером. Отец снова оказался прав. Трудно поймать именно то, что хочешь. Но я поймал. Когда отец увидел принесённого мною язя, он усмехнулся:

– Может, ты и в самом деле станешь сыщиком…

Как-то на отцовском столе я увидел книгу на немецком языке. Ничего необычного в этом не было, у нас было полно иностранной литературы. Но, я заметил дарственную надпись. Странным было то, что отец не читал книгу, а, по-видимому, долго рассматривал именно эти ровные аккуратные строчки. Он что-то вспоминал. Сам я немецкого не знал. В школе учил английский, дома мама заставляла заниматься французским. Вот я и спросил, что это за книга. Вот тогда и услышал впервые имя Вальтера Николаи.

– Это мемуары человека, которого называли королём шпионов. Он возглавлял германскую разведку в годы Первой мировой. За эту книгу с дарственной надписью автора за рубежом отвалили бы кучу денег. Писатель не был щедр на автографы.

Отец был увлечённым книголюбом и любил похвастать своими раритетами. Но эту книгу я видел впервые.

– Для кого же автор сделал исключение?

– Для меня, конечно. Здесь так и написано: «Офицеру доблестной армии». На дворе стоял 1945 год, мы встретились в Германии. Никлоаи был благородным человеком и умел ценить противников. Жаль, что они не отвечали тем же.

Я посмотрел на строчки, выведенные собственноручно самим королём шпионов, с благоговейным трепетом.

– А что с ним стало потом?

– А что могло быть? Схвачен НКВД и окончил свой жизненный путь в Москве, в тюрьме «Матросская тишина». У нас иначе не могут.

Меня поразила жесткость отцовских слов. На дворе стояли 70-е годы, все были очарованы фильмом «Семнадцать мгновений весны», наши чекисты были героями и рыцарями без страха и упрёка. А тут: «Схвачен…, иначе не могут…”. Мне сразу вспомнилось, что и сам фильм старому генералу не нравился. Отец не объяснял почему. Только сказал однажды:

– Враньё всё это. Как и твои шпионские романы.

К разведке Третьего рейха он всегда относился неуважительно и частенько повторял:

– Канарис, Шеленберг, Скорцени! Только и слышишь об этих великих личностях! Назовите мне, пожалуйста, хоть одну успешную операцию этих господ. Англичане читали их шифры, мы знали день и час едва ли не всех их войсковых операций. Они не смогли собрать информацию о военном потенциале Красной Армии, проморгали все до единой перегруппировки войск. Для них полной неожиданностью были и контрнаступление под Сталинградом, и высадка союзников в Нормандии. Все эти «гении разведки» словно и существовали только для того, чтобы увенчивать лаврами своих противников. Вот те и постарались после войны раздуть миф о могущественном «Абвере», и вездесущем управлении имперской безопасности, которых они победили.

О Вальтере Николаи генерал Малышев говорил совсем по-другому.

– Самый лучший разведчик это тот, про которого ничего не знают. Шпион становиться знаменитым, когда проваливается. Большинство германских шпионов, работавших в Первую мировую, так и остались безвестными героями. Сведения о них исчезли даже из архивов побеждённой Германии.

Отец часто рассказывал о «короле шпионов». Как творился миф о великой шпионке Мата Хари, подсунутой общественному мнению союзников, чтобы хоть как-то скрасить бессилие их спецслужб. Такое же дело полковника Мясоедова в России, когда потребовался козёл отпущения за все промахи нашей контрразведки. Про то, что именно Николаи был инициатором проезда Ленина в Россию в опломбированном вагоне. Сейчас об этом трубят на всех углах, а тогда подобная информация казалась потрясением устоев.

«В разведке нет отбросов – есть кадры» – говорил этот скромный полковник. Он всегда опирался не на засланных агентов, а на врагов существующего режима в самой стране. Отец никогда не акцентировал внимание на том, кто был главным врагом режима у нас в России. Мы привычно заучивали, что нужно было превратить войну империалистическую в войну гражданскую и не задумывались над смыслом этих слов. Только потом, когда рухнули многие догмы, и я стал анализировать и сопоставлять факты, пришло понимание, что полковник Николаи, попав в руки большевиков, был обречён. Он слишком много знал про них.